Печаль из старой жизни: Печаль из старой жизни, 7 (семь) букв

Когда я был совсем маленьким мальчиком и рос в горах на юго-западе Вирджинии, пение было так же естественно, как дышать. Я родился и вырос далеко в горах, и многие наши предки, наши дедушки, двоюродные деды и так далее, были приверженцами старой баптистской веры, и у всех у них были одинокие голоса, чтобы петь эти печальные старые гимны.

Это было давным-давно, еще в 1930-х годах, и давным-давно в крутых холмах и глубоких лощинах. Там, откуда я родом, люди жили далеко друг от друга. Не было ни радио, ни телефона. Пройдут дни, прежде чем ты увидишь кого-нибудь за пределами своей семьи. Пение было способом составить себе компанию, когда тебе стало одиноко.

Пение было слышно повсюду, от церкви до заднего крыльца, от высоких вершин до истоков ручья, везде, где нужно было выполнять работу по дому, или идти мили пешком, или работать в поле. Вы бы слышали, как люди рассказывают об муле, который не тронется с места, пока человек за плугом не начнет петь. Песни передавались от отца к сыну и от матери к дочери. Пение давало вам силы, и вам нужно было много, чтобы пережить трудные времена. Жители наших гор привыкли обходиться без денег, и пение не стоило ни цента. Не так много вещей, о которых можно так сказать.

В нашей маленькой части мира пение было частью повседневной жизни, одним из естественных звуков вокруг нас: вода течет по скалам на Биг-Спраддл-Крик, лают енотовые собаки в лощине и свистит поезд. когда товарные вагоны перевозили уголь по Клинчфилдской железной дороге. Конечно, мы не обратили на это внимания. Когда ты так привык к чему-то, ты не поднимаешь вокруг этого шумиху.

Но некоторые голоса выделялись среди всех остальных.То, как выделяются некоторые птицы: это уханье сов и козявок, которые слышишь, когда садится солнце и в дупле становится темно. Мне всегда нравилось, когда бедняга садился на ворота нашего двора и пел о вечере. Некоторых людей пугают ночные птицы. Старое поверье гласит, что когда слышишь хлыст, кто-нибудь умрет. Но меня всегда пленяла заунывная песня кнута-бедняка. Это заставило меня почувствовать, что я не единственный, кто чувствует себя одиноким.

Так было и с моим голосом.Это было одиноко и скорбно, и это было не похоже ни на кого. Я говорю это не для того, чтобы похвастаться собой, а потому, что это правда. Даже сегодня люди со всего мира говорят мне, что мой голос отличается — совершенно отличается от любого голоса, который они когда-либо слышали.

Я говорю им, что пел так с детства. Я думаю, что Бог дает каждому дар, и Он хочет, чтобы они использовали его. Я всегда старался почтить то, что дал мне Бог. Я никогда не пытался придать этому значение. Я пою так, как чувствую, как получается.

Когда я говорю, что пел так с тех пор, как мне было всего по колено, я имею в виду именно то, что говорю. Мне уже далеко за восемьдесят, но, сколько я себя помню, все всегда говорили мне, что у меня старинный горный голос: то, что они называют выветренным и обжитым, как что-то, что вы слышите поздно в лесу. ночи, а не из уст юноши. Меня называли мальчиком со столетним голосом. Я думаю, что если я проживу еще лет двадцать, то, может быть, тогда я, наконец, заговорю, как в свой настоящий возраст.

Многие люди сказали бы мне даже не пытаться наверстать упущенное. Они слышат в моем пении что-то намного старше ста лет. Они говорят, что это напоминает им священное пение на церемонии навахо или евангельское пение с древних времен, еще до появления письменного слова, когда люди впервые воспевали свои беды. Я не утверждаю, что много знаю о пении, но что касается госпел-музыки, то мое пение исходит прямо из церкви.

В первый раз я пел публично в маленькой деревенской церквушке в глуши.Это была однокомнатная постройка с нарами и старой дровяной печкой для обогрева. Никакого особого случая, просто очередное воскресное утро. Вы можете подумать, что волноваться особо не о чем, но я был напуган до смерти, потому что мой отец поставил меня в тупик.

Это было в 1935 году в Примитивной баптистской церкви Пойнт-Трут в округе Скотт, штат Вирджиния. Вам почти понадобилась поисковая группа, чтобы найти его, спрятанного в Лонг-Холлоу, в милях от ближайшего города Никелсвилл. В церкви нашего типа, примитивных баптистов, вообще не разрешается использовать музыкальные инструменты, ни пианино, ни даже бубен. Они поют старые баптистские гимны по старинке, в стиле a cappella, одни только голоса.

Вы, возможно, видели в Библии, где сказано: «Воскликните Господу», и это то, что многие пятидесятники и церкви святости делают в этих горах, и они играют на гитарах и во всем, что под рукой, и становятся довольно шумными. . У него хороший бит, он делает вас счастливым и заставляет вас двигаться.

Но первобытные баптисты другие. Они строго деловые, когда дело доходит до их гимнов.Он более грустный, более траурный и подходит моему голосу как ничто другое. Обычно проповедник или один из старейшин выстраивает песни для собрания, что означает, что лидер поет куплет, а все присоединяются и поют его в ответ.

В это воскресное утро вся моя семья, как обычно, сидела, сбившись в кучу, на скамье: мой папа Ли, моя мать Люси, мой старший брат Картер и я. Была песня, которую мой отец хотел сыграть. Это было из старого сборника гимнов Гобла: «Спасение, о! Имя, которое я люблю.Это была одна из его любимых песен, но он так и не смог вспомнить, как она начиналась. Итак, он положил руку мне на плечо и призвал меня начать песню, чтобы сочинить ее для собрания.

Вот и мы, церковный дом битком набит, и все ждут меня. Я даже не могла поднять глаза, я была так напугана, просто дрожала с головы до ног. Мне нравится смотреть в дыру в полу, заползать внутрь и прятаться. Эти люди были достаточно дружелюбны, но это была новая церковь, а не та, к которой я привык, Примитивной баптистской церкви Макклюр, недалеко от лощины, откуда я родом из округа Дикенсон.Мы на какое-то время переехали в соседний округ, где жили в старом бревенчатом доме в Лонг-Холлоу, пока мой отец работал в этом районе на лесопилке.

Когда вы путешествовали в основном пешком, верхом или на муле, другое графство — даже соседнее графство — казалось бы другим миром. Чтобы дать вам представление о расстояниях того времени: примерно в двадцати пяти милях от нашего дома, в угольном городке Уэст-Нортон в графстве Уайз, жил певец и игрок на банджо Док Боггс, который работал на шахтах и ​​делал фонографы. пластинки 1920-х годов, настоящие старые баллады вроде «Pretty Polly.«Ну, я ничего не знал о Доке Боггсе, пока не встретил его на фольклорном фестивале в Ньюпорте в 1960-х. Ничего против Дока, это просто показывает вам, насколько тогда мир был намного больше, особенно в горах на юго-западе Вирджинии.

Так что мне казалось странным и необычным, эта маленькая церковь в новом округе, наполненная людьми, которых я не знал должным образом. Даже если они были первобытными баптистами, как мы, они были скорее чужаками. Вот я, едва исполнившаяся восемь лет, сижу на скамье, волнуюсь и трясусь, как осиновый лист, после того, как мой папа позвал меня исполнять этот гимн.В ловушке.

Я повернулся к матери, но она не обратила на меня внимания. Она была молчалива и мрачна, склонив голову. Как бы она ни хотела, она не могла мне помочь. В нашей церкви это должен был быть мужчина, раскладывающий песни, проповедник или старейшина, как мой отец. Я никогда не слышал о женщине, ведущей песню. И это было неслыханно для ребенка. Так что Картер тоже не смог меня спасти, даже со смешным выражением лица, которое он обычно делал, чтобы подбодрить меня.

С самого рождения я был в тени моего старшего брата.Картер был всего на восемнадцать месяцев старше, но для меня это были собачьи годы, потому что он был моим кумиром. Я был очень застенчивым, застенчивым мальчиком — «отсталым» называют это в горах. Я просто никогда не мог хорошо общаться с людьми. И то, что было так трудно для меня, стало легким как пирог для Картера, брата Стэнли, которого все любили. Он был похож на нашего папу, высокий и красивый, с улыбкой на миллион долларов и шуткой на любой случай. Картер был готов ко всему. Я был маменькиным сынком, и мало чего я не боялся.

Но это был не Картер, которого мой отец звал, чтобы записать эту песню. Он позвал меня. Он рано заметил, что во мне есть что-то данное Богом и уникальное. Он считал, что мой голос мог бы петь гимн не хуже, чем голос любого мужчины в церковном доме. А теперь он собирался дать всем хорошенько послушать. Это то, что делают отцы. Кроме того, он был в затруднительном положении, забыв, как начать эту песню.

Как бы я ни был напуган, я знал, как идет песня, и это, вероятно, спасло меня. Мелодия запала мне в душу с первого раза.Меня всегда поражали грустные старые баптистские гимны, которые мы пели в нашей домашней церкви у реки в Макклюре. Я помню, как пел эти гимны самому себе по дому, когда мне было четыре или пять лет. Я не знаю почему. У меня просто было чувство к этим песням, и я чувствую его до сих пор. Так что я глубоко вздохнул и пропел вступительную строчку так хорошо, как только мог:

Спасение, о! Имя, которое я люблю, сошедшее Христом Господом свыше

Слова вышли из меня и повисли в воздухе, а затем исчезли в ничто.Тишина длилась всего секунду, но, казалось, длилась вечность. Я подумал, что, может быть, я как-то ошибся и подвел своего отца. Затем все прихожане присоединились и пропели куплет, повторяя мелодию так, как это делал я, и церковь наполнилась одним громким голосом. Я чувствовал, как мое сердце раздувалось, словно разрывалось. Это было чувство, которого у меня никогда не было, и я перешел к следующему куплету, прежде чем это чувство исчезло.

Удивительная мудрость, несравненная грация, взглянувшая на мой низкий и беспомощный случай

Как и прежде, все подпевали эту скорбную мелодию гулким голосом, таким сильным, что стены маленького здания готовы рухнуть на землю.Я был слишком молод, чтобы понять, что на самом деле означают все эти слова, но теперь я могу сказать вам, что гимн рассказал мою историю, просто и ясно. Я посмотрел на отца, и его лицо сияло. Он закончил гимн, а я стоял в изумлении, слушая песню, которую начал сам.

Что ж, позвольте мне сказать вам, что это дорогого стоило для меня. Если бы все пошло не так, я мог бы сбежать куда-нибудь с большого утеса. Это подняло меня туда, где я никогда раньше не был. Это был мой папа, зовущий меня исполнить эту песню и зная, что я могу это сделать.Тогда я понял, что у меня есть что-то особенное, чего не было ни у кого, даже у Картера. Я гордился тем, что мой папа верил и доверял мне, потому что я был мальчиком со столетним голосом.

И еще одно. Ведя этот гимн, я узнал, что можно бояться и все равно делать свою работу. Страх – это не то, чего нужно бояться; вам просто нужно смириться с этим. Это очень помогло мне в моей жизни, потому что с того воскресного утра я много раз боялся, и я никогда не позволял этому остановить меня.

За шестьдесят с лишним лет работы профессиональным музыкантом я исполнил свою музыку по всему миру.Я играл в Германии и даже в Японии. Я играл для королевы Англии и на инаугурации президента в Вашингтоне, округ Колумбия. На всех этих причудливых площадках я могу выступать без страха перед сценой, но я все еще нервничаю, когда мне приходится отыгрывать песню в церкви. Я чувствую больше давления в нашей Примитивной баптистской церкви, чем в центре внимания в Карнеги-холле, потому что в церкви прихожане зависят от меня, чтобы вести их, и именно здесь я действительно не хочу облажаться.

Мой друг говорит, что с годами в моем пении он слышит больше печали, и я думаю, что он прав.Я оплакиваю свои песни больше, чем в молодости. Как и у любого человека моего возраста, у меня была своя доля печалей, когда я терял самых близких мне людей, одного за другим, сначала моего отца, затем моего брата Картера, а затем мою мать. Все они были со мной в церкви Пойнт Истины в то воскресное утро так давно, а сейчас их всех нет.

Мы с братом Картером основали нашу группу «Братья Стэнли и Клинч Маунтин Бойз» в 1946 году, и мы путешествовали вместе двадцать лет. 1 декабря 1966 года Картер скончался, и с тех пор я продолжаю играть в группе.Несмотря на то, что я был один в два раза больше лет, я все еще скучаю по нему, когда выхожу на сцену. На этом пути было много других потерь. Двое из моих лучших вокалистов, которые заменили Картера, были вырублены в расцвете сил. Рой Ли Центрс был застрелен и избит пистолетом и брошен умирать в ручье в округе Бретитт, штат Кентукки, откуда он был родом. На смену Рою Ли пришел Кит Уитли, еще один парень из восточного Кентукки. Кит был совсем ребенком, когда присоединился ко мне, и он мог петь как ангел.Когда он, наконец, достиг вершины кантри-чартов, у него была передозировка алкоголем. Кит и Рой Ли были хорошими людьми и великими певцами — и, как и Картер, их слишком рано забрали у нас.

Я пел на стольких похоронах. Я пел, когда мы хоронили моего скрипача Керли Рэя Клайна, который проработал со мной больше лет, чем я провел с Картером. Когда я потерял одного из своих лучших друзей, Билла Монро, отца музыки мятлика, я пел над гробом Билла, точно так же, как Билл пел над гробом Картера в 1966 году.

Так много похорон. Так много друзей и семьи ушли. С годами по ним не перестаешь скучать. И я хотел бы, чтобы они услышали меня сейчас, потому что, как бы странно это ни было и как бы я ни стар, я считаю, что сейчас я лучше пою, чем когда я делал свои первые записи в 1940-х годах. Теперь я могу больше вкладывать в это, не так сильно сдерживаться, как раньше. Я не боюсь выпустить все чувства, все, чем я жила восемьдесят два года. И не только тот опыт, через который я прошел, но и мой опыт как певицы.Я работал над этим больше в последние несколько лет. Пришлось, правда, потому что я больше не могу опираться на банджо.

Не буду тебе врать. Мой голос уже не тот, что раньше. Мой тенор несколько похудел. В нем больше трещин, и он может стать очень грубым по краям, и я больше не могу взять все высокие ноты. Но еще не все разрушено, и я знаю, как лучше использовать свой голос. Теперь я могу вложить гораздо больше чувств. Я начал добавлять некоторые изгибы и повороты, и я могу волноваться об этих линиях, как никогда раньше.

В эти дни на сцене только я и мой голос, как это было, когда я впервые начал петь в детстве, задолго до того, как у меня появилось банджо. На каждом концерте я по-прежнему играю песню про молоток, как научила меня мама, но я уже много лет не играю на трехпальцевом банджо. Когда вы становитесь старше, ваши пальцы работают не так хорошо. Теперь у меня тоже артрит, так что с пятистрункой особо больше не балуюсь. Но это было замаскированное благословение. Вместо того, чтобы делать две вещи, я могу сосредоточиться на одной. Без банджо мне не о чем думать, кроме как оплакивать эту песню.

Я всегда работаю над тем, чтобы стать лучшим певцом, всегда учусь новому. Иногда по ночам мой голос не такой сильный, как хотелось бы, особенно если я задыхаюсь от простуды. В другие ночи я пою лучше всех. Это то, что я не могу контролировать, и это то, что иногда меня нервирует. Я не боюсь умереть, но я боюсь того, что произойдет, если мой голос подведёт меня. Это то, о чем я много думаю. С этим трудно смириться, потому что пение — это действительно все, что я могу дать.

Теперь я хочу сказать вам кое-что, что я держал при себе. Еще в 1960-х, когда Картер знал, что ему недолго осталось жить в этом мире, он сказал что-то по секрету Джорджу Шаффлеру, одному из участников нашей группы. Джордж был для нас как семья, третий брат Стэнли. Он называл мою маму «ма» Стэнли, а мы звали его дядя Джордж. Однажды Картер и Джордж слушали пластинку Stanley Brothers, на которой я пою свою фирменную мелодию, старую горную балладу «Человек постоянной печали». Картер повернулся к Джорджу и сказал: «Голос брата Ральфа куда-то пойдет.Возможно, это произойдет не в этой жизни, но я верю, что когда-нибудь вы услышите гораздо больше об этом голосе».

Это говорил не только мой брат. Это был человек, которого Билл Монро назвал лучшим прирожденным солистом, которого он когда-либо слышал, а Билл был не из тех, кто раздает комплименты. Так что в пении Картер кое-что знал. Конечно, Картер никогда бы не сказал мне такого в лицо. Он не хотел, чтобы его младший брат чувствовал себя слишком уверенным в себе и надувался на голову.

Что ж, предсказание Картера сбылось, и оно сбылось в этой жизни, хотя и заняло много времени.Голос, которому Картер и мой папа придавали такое большое значение, носил меня по всему миру.

Если вы хотите найти мое жилье, вы можете достать карту Южных Аппалачей и иметь ее, но это вам не поможет. Я говорю людям, которым нужны направления, что лучше всего идти, пока не доберешься до последней горы. А затем следующая гора вон там, ну, вот где я нахожусь.

Я живу в восьми милях от того места, где я родился, и в пяти милях по прямой от того места, где я буду похоронен, на Смит-Ридж, где меня ждут моя мать Люси и мой брат Картер.Семейное кладбище расположено на самой высокой вершине хребта, в самом сердце горного хребта Клинч. Эта земля принадлежала моему деду Ною Смиту. Вокруг, насколько вы можете видеть, горы, горы и еще горы: «глубокие холмы старой Вирджинии». Именно так их назвал Картер в своей песне «Белый голубь».

Суровые горы, так я их называю. В этих горах всегда было много убийств, смертей и душевных страданий. Когда мы с Картером подтягивались, жизнь здесь была очень тяжелой.Это было то, что вы должны были жить, чтобы действительно знать об этом. Это было все, что вы могли сделать, чтобы пройти через это. Старые песни, которые я пою, все об этом, о трудности жизни и надежде на что-то лучшее после нее. Я считаю, что это качество музыки, на которую реагируют люди. Они чувствуют себя родственными ей, даже если никогда не были здесь.

Моя жена, Джимми, такая же преданная фанатка Stanley Brothers, как и ее отец. Она любит слушать, как мы с Картером поем вместе. Она думает, что мои собственные вещи хороши, но ей больше всего нравятся Stanley Brothers.Я не могу сказать, что виню ее. Никогда не было такого звука, как Stanley Brothers, и никогда не будет. Это был просто Божий дар. Когда я приблизил свой голос к голосу Картера, в этом сочетании было что-то естественное, как и должно было быть, как пара горных лавров вырастает из одной каменистой почвы и вырастает в один.

На протяжении многих лет люди спрашивали меня, откуда взялась моя музыка и музыка братьев Стэнли. Почему он звучит так мрачно, глубоко и проникновенно, так не похоже на все остальное? Ну, я не могу объяснить это очень хорошо, но я могу сказать вам, где вы можете узнать сами: прямо здесь, на вершине Смит-Ридж.

Здесь выросли мы с Картером, пара босоногих мальчишек, бегающих по холмам дико и свободно, спотыкаясь о камни. Здесь мы впервые увидели смерть: наш дядя Эмери Смит лежал в поле после того, как застрелил свою жену Лену, и сделал то же самое с собой. Это место, где наш папа встал и оставил нас, мальчиков, чтобы наша мать воспитывала их одна и обходилась огородом и всем, что мы могли принести домой, чтобы помочь. Именно там мы впервые начали петь и играть музыку вместе, где мы учились и репетировали в сарае, на кукурузном поле, в тени яблони.

Смит-Ридж — место, где началась мечта. Мечта сделать музыку своей основной работой и посвятить ей свою жизнь. Точно так же, как шахтеры добывали уголь из земли, а лесорубы — пиломатериалы из леса, мы стремились собрать ту старую музыку, которую мы нашли в этих холмах и лощинах, и донести ее до людей по всей нашей территории.

Сначала это был сон Картера, но я поверил в него не меньше, чем он. Вместе мы жили мечтой в течение двадцати лет, до холодной зимней ночи 1966 года, когда он умер, я полагаю, от высокой цены, которую он заплатил, чтобы сохранить ее в трудные времена. До самого конца он никогда не отказывался от мечты, которая в конце концов прикончила его.

Но я все еще здесь, несу старинную горную музыку людям по всему миру. Я просто хочу, чтобы Картер тоже был здесь. После всего, что он сделал для музыки, он умер бедняком. Мне до сих пор больно, что ему так и не удалось разделить успех и получить достойную зарплату.

Когда я чувствую себя определенным образом, я иду на кладбище, чтобы быть с Картером и моей матерью. Я прохожу через парадные ворота под знаком, который я повесил: «Холмы домашнего кладбища: дай мне отдохнуть на мирной горе» — название песни, которую написал Картер.На вывеске изображена пара белых голубей, и иногда я думаю о словах из песни Картера «Белый голубь», которую мы столько раз пели вместе:

Наверху кладбища, рядом с парой больших кедров, посаженных моей тетей много лет назад, моя могила готова для меня когда мне пора идти. Рядом с могилами Картера и его жены Мэри.Перед смертью Мэри сказала, что не хочет оставаться в подполье. Итак, мы подняли Картера, и теперь весь ряд гробниц возвышается над землей, как у них. На Картере есть гравюры восходящего солнца и гитары, а также слова «Прощай, Картер, ненадолго». Я сам написал надпись и имел в виду каждое слово. Приходите в один из этих дней, я верю, что мы все будем вместе в лучшем месте. Я не знаю, как долго это продлится, поэтому я просто попрощался, пока это время наконец не наступит.

На моей надгробной плите выгравировано изображение банджо, и она находится между могилами моей матери и Джимми.Все, что нам нужно, это окончательные даты, высеченные на этой гранитной плите. Но я еще не готов идти, ни в коем случае, пока я не могу петь. Как говорится в «O Death», песне, за которую я получил «Грэмми»: «Ты не пожалеешь меня еще на год?»

У меня было несколько близких звонков. У меня была операция на открытом сердце, и это довольно тяжело, когда тебя приходится распиливать пополам и зашивать обратно. Но я прошел через это. Я вернулся в путь через семь недель. С девятнадцати лет я пою и играю на банджо, зарабатывая на жизнь.Я остаюсь в дороге, выступая с концертами, потому что это моя работа, и, по правде говоря, это все, что я умею делать. Я ни на что не годен, кроме музыки.

Прошло уже восемьдесят два года, а меня пощадили. Я не совсем понимаю, почему мне отпущено на сорок лет больше, чем Картеру. Я не могу подвергать сомнению то, что, по моему мнению, было предопределено. Моя жена Джимми говорит, что Человек Наверху разрешил мне остаться, потому что у него много работы для меня.

Раньше я часто ходил на кладбище.Я уже не так часто туда хожу. Когда ты достигнешь моего возраста, ты полагаешь, что скоро будешь там навсегда. Но это все еще место, где я могу провести время, осмотреться и задержаться на некоторое время. В каком-то смысле мне становится грустно. В каком-то смысле мне нравится ходить. Это напоминает мне о том, что однажды сказала мне моя внучка Эмбер Доун. Я был на гастролях. Ей было около пяти лет, и она ужасно скучала по мне. Когда я вошел в дверь, она посмотрела на меня и сказала: «Папа, если ты когда-нибудь умрешь, я хочу лечь прямо с тобой.Ты слышишь что-то подобное, ну, тебе от этого хорошо и плохо одновременно.

В Смит-Ридж меня влекут не только воспоминания. Там, на высокой ручке, кажется умиротворенным, и никого вокруг нет. Это то место, куда я всегда могу пойти, когда мне нужно. Я считаю, что у каждого должно быть такое место, и я счастлив, что оно у меня есть. Отсюда далеко видно, в некоторые дни ясно до Кентукки. Это вид, который вы никогда не забудете, и он ставит вас на свое место. Вы чувствуете, что ваши проблемы не так уж и плохи.

Иногда я прохожу по дороге несколько сотен ярдов до дома, где жила моя мать. Он стоит прямо там: старый дом. Он до сих пор обставлен мебелью, такой же, какой он был, когда она умерла в 1973 году. Я держу всю мебель и все, что там находится, аккуратным, как булавка, и блестящим, как новая монета, и она стоит под кладбищем. В нем никто не живет. Я не хочу, чтобы кто-то был там. Я хочу, чтобы дом был таким, каким он был, когда она жила там.

Иногда мне нравится зайти в дом, посидеть там, остаться и предаться воспоминаниям.У окна стоит кресло-качалка, где моя мама часами сидела в одиночестве. Она просто раскачивалась в кресле и смотрела в окно на холм, на могилу Картера. Это был ее способ горевать: кладбище, дом, окно, чтобы увидеть могилу — есть некоторые вещи, которые нужно держать при себе, чтобы знать, где ты был и куда направляешься.

Я не единственный, кто любит ходить на кладбище. Каждый год в Смит-Ридж приезжает множество паломников, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Многие говорили мне, что считают это самым красивым местом на Божьей земле.Я знаю, что они означают. Меня это вполне устраивает.

Когда мы с Картером только начинали, мы никогда не думали, что наша музыка когда-нибудь выйдет за пределы трех или четырех штатов вокруг нашего дома. Теперь, благодаря О, где же ты, брат? , я более популярен, чем когда-либо были Stanley Brothers. Меня это до сих пор удивляет, и я знаю, что это удивляет людей здесь, в округе Дикенсон. Когда Картер умер, немногие здесь считали, что у меня есть все, что нужно, чтобы быть фронтменом. Люди полагали, что я был младшим братом, который просто пришел на прогулку.Даже сейчас они все еще не могут поверить, что я смог сделать это без него и сделать себе имя. Если бы вы знали меня в первые дни, отсталого ребенка, который едва мог передать привет, вы бы тоже удивились.

И после всех мест, где я побывал, я не сильно изменился по сравнению с этим застенчивым горным мальчиком. Теперь я далеко не такой отсталый, как был. Мне нравится встречаться с людьми на моих шоу. Я знаю, что именно они сделали меня таким, какой я есть. Но мне все еще трудно разговаривать и вести светскую беседу; Я никогда не мог научиться микшировать так же хорошо, как Картер.Все эти годы я был счастлив позволить Картеру говорить за нас обоих, и он проделал хорошую работу. И в то время, когда я был один, я в основном позволял своему пению говорить за меня.

Прошло так много времени с тех пор, как Картер скончался. Я мало говорил об этом и даже не пытался много думать об этом. Было слишком больно вспоминать, поэтому я попыталась отпустить это в прошлое. Но я прожил так долго, прошлое настигло меня, и я считаю, что пришло время взглянуть ему в лицо. Было много вещей, которые я так и не успел рассказать Картеру, когда он был еще рядом, и рассказать своей матери и многим другим, кто уже ушел из жизни.Есть много вещей, о которых я не сказал многим людям, и пришло время это изменить. Я думаю, пришло время мне оглянуться назад и вспомнить, хорошие воспоминания наряду с плохими. Что касается времени, я не знаю, сколько у меня осталось. Эта книга — мой способ сказать все то, что я не успел сказать, пока не стало слишком поздно.

Забавно, как мы смотрим на других людей. Однажды известный фотограф сделал несколько снимков меня. Она проделала весь этот путь до округа Дикенсон. Сказала, что хотела бы увидеть меня в моем естественном окружении: лежащим вокруг дома, идущим по железнодорожным путям, стоящим у старой церкви, где я пел в детстве. Она была милой женщиной, но мне не очень нравятся фотографии. По-моему, я выглядел причудливо, больше походил на мистера Смерть, чем на доктора Ральфа. Может, она меня таким и видела, но я себя таким не вижу.

В другой раз художник написал мой портрет. У него было то же представление, что и у нее, и он отправил меня в сельскую местность, играя на банджо, а вдали горы Клинча. Горы выглядят прекрасно, но игрок на банджо совсем не похож на меня. — Так кто же этот старик? Я подумал про себя.

Я знаю, что они просто делали свою работу, но ни один из них не приблизился к тому, кем я являюсь. То же и с писателями. Много слов было написано за эти годы, и даже была поставлена ​​пьеса для сцены. Но в этой пьесе они сыграли со мной довольно глупо, сделали меня еще более отсталым, чем я когда-либо был. Сценаристы сказали мне, что они сделали это, чтобы продать больше билетов, и я могу понять, потому что в пьесе вы можете сделать свою историю так, как хотите. Это был хороший спектакль, мне нравилось его смотреть, но на самом деле это был не я на той сцене.

Я просто старый деревенщина и горжусь этим. Прост, как старый ботинок, как и многие из нас, горцев. Я думаю, что лучше всего попытаться рассказать свою собственную жизнь. Чего люди хотят, так это услышать слова из моих уст, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы рассказать вам то, что я помню. Некоторые политики и проповедники будут говорить с вами, а не с вами. Единственное, что я могу обещать, это говорить с вами простыми старыми словами. Я прекрасно знаю правильный и правильный английский, но не использую его, потому что меня не так воспитали.Я говорю естественно так же, как и пою, поэтому я расскажу вам свою историю, как будто я говорил с вами через стол.

Я человек немногословный, но я стараюсь, чтобы они считались. Это был Картер с даром слова, а не я. Но я скажу вам кое-что, чего никогда не говорил Картеру, потому что мне не хотелось его обидеть. Один промоутер однажды сказал мне кое-что наедине, и я никогда не забуду: «Картер говорит намного лучше, чем ты. Но три твоих слова означают больше сотни слов Картера.

Итак, это мемуары человека, который не очень любит говорить, если ему нечего сказать. Я держал рот на замке больше, чем другие, но все время держал глаза и уши открытыми. Я внимательно следил. Я считаю, что именно так вы учитесь, глядя и слушая.

Я знаю, что многие из вас приходят ко мне с опозданием, может быть, только в последние несколько лет после «О, где же ты, брат?» альбом поставил меня в центр внимания. Я видел вас, новичков, на шоу, и мне нравится видеть ваши лица там; Я не могу сделать это без тебя.Я помню неурожайные годы, когда рок-н-ролл почти уморил нас голодом, когда, если бы у меня не было толпы на концерте, я не смог бы купить бензин, чтобы вернуться домой. Это фанаты держат меня в дороге, новые фанаты и старые фанаты, такие как Боб Дилан, и многие несгибаемые фанаты с первых дней, которые остались со мной. Именно их поддержка заставляет меня чувствовать, что я сделал что-то стоящее, что вся тяжелая работа и тяжелые мили не пропали даром.

Нам многое предстоит охватить, по моим подсчетам, почти столетие, так что я буду тянуть тебя за ухо какое-то время, если у тебя хватит терпения заколдовать и послушать старика. болтать о том, как все было раньше.У меня есть много вещей, которые я держал в себе, и я готов их выпустить. Я честно предупреждаю вас: мы собираемся посвятить много времени моим ранним годам, потому что это воспоминания, которые выделяются больше всего, такие же ясные и сильные, как и прежде. Я не мог рассказать вам много о спектакле, который мы играли на прошлой неделе, но я могу рассказать вам все о летнем дне на Смит-Ридже семьдесят с лишним лет назад, который так же свеж в моей памяти, как сад моей матери после утреннего дождя.

Но эта книга не только для меня. Это для тех, кто когда-либо хотел присесть со своим дедушкой поздно ночью и услышать, что он копит в своей памяти, что он делал и говорил, но никогда не выходил в эфир, потому что считал, что всем наплевать.Я бы очень хотел, чтобы у меня был шанс с бабушкой и дедушкой, но они были такими же, как и многие из этих гор, которые жили и умерли, так и не успев рассказать свою историю. Точно так же, как некоторые из лучших музыкантов, которых я когда-либо слышал, никогда не покидали заднего крыльца.

Я могу пересчитать по пальцам одной руки людей, с которыми я вырос в этих краях, которые все еще живы. Мы были последним поколением из этих гор, жившим с земли. Это была тяжелая жизнь и много страданий. Но музыка, которую мы сочиняли, не могла прийти из какого-либо другого места или времени.Страдания были частью того, что делало музыку сильной, и я думаю, именно поэтому она так и просуществовала. Пройдет не так много времени, прежде чем мы все уйдем. Я надеюсь, что эта книга оставит после себя что-то стоящее, что запомнится нам.

После того, как я умру и похоронен, я не знаю, кто будет продолжать старинную музыку, как ее играют и поют по старинке. Но я верю, что песни выживут. Когда я праздновал свое пятидесятилетие в бизнесе, Боб Дилан прислал мне телеграмму-сюрприз. Я расскажу вам подробнее позже о том, что все, что он написал, но последняя строчка сказала: «Ты будешь жить вечно.Я знаю, что Боб говорил не обо мне, на самом деле, а о песнях, которые я помогал поддерживать на протяжении многих лет, «Man of Constant Sorrow», «Pretty Polly» и других, которые пустили корни здесь, в горах Клинча, так давно. . Эти старые песни были здесь до меня, и они будут здесь, когда меня не станет. Настоящее не умирает.

Моя величайшая печаль — моя величайшая радость

«Наслаждайтесь мелочами, ведь однажды вы можете оглянуться назад и понять, что они были большими». -Роберт Браулт

Она умирает.Моя 9-летняя дочь умирает. Сегодня я могу сказать это без слез, но не обязательно завтра. Каждый день наполнен взлетами и падениями эмоций. Иногда я надеюсь на излечение, но многие дни я полон отчаяния и неописуемой печали. Мое сердце болит. Мои слезы горят. Моя голова и мое тело устали.

Видите ли, моей дочери Эбби недавно поставили диагноз редкой генетической болезни, которая неизлечима. Лечения и лечения нет. Нет лечения. 100 процентный терминал. Каждый ребенок, у которого диагностировано это заболевание, умрет.Я никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Наша работа, как матерей, состоит в том, чтобы лелеять шалости наших детей, вытирать их слезы, учить их, как справляться с горем и огорчениями, и давать им надежду на будущее, полное успеха и счастья.

Эбби выглядит как типичный здоровый 9-летний ребенок, но ее маленький мозг медленно угасает. У нее было нормальное развитие, и она достигла обычных вех детства до 4 или 5 лет. Затем у нее началось снижение ее познавательных способностей и способности к обучению. Мы прошли годы испытаний, чтобы выяснить причину ее задержки в развитии.То, что мы узнали, было хуже, чем все, что мы могли себе представить. У нее был диагностирован синдром Санфилиппо, редкое заболевание, которое мы передали ей. Как это могло быть? Как наша драгоценная дочь могла родиться здоровой, а в 8 лет мы узнали, что она совсем не здорова? Она родилась с десятью пальцами на руках и ногах, прошла скрининг, ходила, разговаривала, вовремя приучалась к горшку и была очень общительной. Мы просто не поняли.

Ее болезнь вызывает прогрессирующее поражение головного мозга. Она потеряет способность ходить, говорить и самостоятельно есть.Скорее всего, она потеряет слух и у нее будут судороги. Большинство детей с диагнозом синдром Санфилиппо не доживают до подросткового возраста. Помимо потери ее, наш самый большой страх — смотреть, как она страдает. Мысль о том, как я вижу, как она теряет способности, которые у нее когда-то были, медленно угасая, заставляет мое сердце болеть еще сильнее.

Не будет водительских прав, выпускного бала, выпускного, колледжа или свадьбы. Мой муж не сможет научить Эбби водить машину или вести ее к алтарю, я не буду выбирать с ней выпускное или свадебное платье, мы не будем посещать колледжи и не сможем упиваться ее детьми.Это вещи, от которых мы постепенно учимся отпускать. Как родители, мы просто предполагаем, что большинство из этих вещей будет в будущем нашего ребенка.

Излишне говорить, что мы много молились, проводили исследования и общались с другими пострадавшими семьями, чтобы попытаться найти выход из этого судьбоносного события. Несмотря на всю печаль и печаль прошлого года, мы получили достаточно привилегий, чтобы по-новому взглянуть на жизнь. Мы обрели силу, о которой даже не подозревали. Наша вера стала еще сильнее. Мы научились не принимать друг друга и каждый день как должное. Наши отношения друг с другом укрепились. Мы гораздо больше полагаемся друг на друга, чтобы справиться с повседневной жизнью с ребенком с особыми потребностями. Наша жизнь наполнена трудными разговорами, принятием страшных решений, объяснением своей болезни людям, бесконечными визитами к врачу, вещами, которые большинство людей просто не могут понять.

Самый важный урок, который мы извлекли из этого, заключается в том, что мы должны жить одним днем.Раньше я был планировщиком и думал, что знаю путь, по которому пойдет моя жизнь. Будучи маленькими девочками, большинство из нас планировали всю свою жизнь, вплоть до того, сколько у нас будет детей. Раньше я думал, что буду работать на определенной работе, жить в определенном доме, в определенном районе, иметь двоих детей, двух собак и бассейн с симпатичным маленьким забором вокруг моего дома. После того, как Эбби поставили диагноз, мы с мужем сменили работу, чтобы проводить больше времени с семьей, мы продали дом нашей мечты, уменьшили его размер и переехали ближе к нашей большой семье. Наша жизнь сделала полный оборот.

После того, как Эбби поставили диагноз, мы живем по клише: «Наслаждайтесь мелочами, ведь однажды вы можете оглянуться назад и понять, что это были большие дела». Теперь я просто хочу наслаждаться улыбкой, объятиями или смехом моей дочери. Я хочу сидеть с ней и играть. Я хочу помочь ей почистить зубы, вымыть волосы и помочь ей надеть туфли. Я не могу сделать достаточно фотографий ее. Мы празднуем самые маленькие достижения, как если бы она выиграла олимпийскую медаль. Я знаю, что ждет ее в будущем, но стараюсь не думать о будущих вехах.Это слишком болезненно. Я просто хочу жить настоящим моментом и наслаждаться ею прямо сейчас, такой, какая она есть.

Посетите страницу Эбби в Facebook по адресу www.facebook.com/CureSanfilippo, чтобы узнать больше о ее успехах и борьбе за CURE, а также ее страницу Go Fund Me по адресу www.gofundme.com/abbygracecure. Чтобы узнать больше о синдроме Санфилиппо, посетите сайт www.mpssociety.org или www.teamsanfilippo. org.

Этот пост изначально появился на личном сайте автора «Укрепление души».

«Песни печали» из «Душей черного народа»

ОНИ, ходившие во мраке, пели песни в былые дни – Песни скорби – ибо утомились сердцем. И поэтому перед каждой мыслью, которую я написал в этой книге, я поставил фразу, навязчивое эхо этих странных старых песен, в которых душа черного раба говорила с людьми. С тех пор, как я был ребенком, эти песни странно волновали меня. Они приходили с юга неизвестными мне, один за другим, и тем не менее я сразу узнал их как своих и своих.Затем, спустя годы, когда я приехал в Нэшвилл, я увидел великий храм, построенный из этих песен, возвышающийся над бледным городом. Мне казалось, что Юбилейный зал всегда был сделан из самих песен, и его кирпичи были красны от крови и пыли тяжелого труда. Из них взошли для меня утро, полдень и ночь, взрывы чудесной мелодии, полные голосов моих братьев и сестер, полных голосов прошлого.

Америка подарила миру немного красоты, кроме грубого величия, которое сам Бог запечатлел на ее груди; человеческий дух в этом новом мире выразился скорее в силе и изобретательности, чем в красоте. Таким образом, по роковой случайности негритянская народная песня — ритмичный крик раба — стоит сегодня не просто как единственная американская музыка, но как самое прекрасное выражение человеческого опыта, рожденного по эту сторону моря. Им пренебрегали, им пренебрегали и наполовину презирают, и, главное, его постоянно ошибочно и неправильно понимали; но, несмотря на это, он по-прежнему остается исключительным духовным наследием нации и величайшим даром негритянского народа.

Далеко-далеко, в тридцатые годы, мелодия этих рабских песен будоражила народ, но вскоре эти песни были полузабыты.Некоторые, как «У озера, где поникла верба», перешли в текущие потоки, и их источник был забыт; другие карикатурно изображались на сцене «менестрелей», и память о них угасала. Затем, в военное время, после захвата Хилтон-Хед произошел необычный эксперимент в Порт-Рояле, и, возможно, впервые Север встретился с южным рабом лицом к лицу и сердцем к сердцу без третьего свидетеля. Морские острова Каролины, где они встретились, были заполнены чернокожим народом первобытного типа, меньше затронутым и сформированным окружающим миром, чем любым другим за пределами Черного пояса. Вид у них был неотесанный, язык у них смешной, но сердце у них было человеческое, и пение их волновало людей могучей силой. Томас Вентворт Хиггинсон поспешил рассказать об этих песнях, а мисс МакКим и другие привлекли внимание мира к их редкой красоте. Но мир слушал лишь наполовину доверчиво, пока Fisk Jubilee Singers не спели песни рабов так глубоко в сердце мира, что он никогда не сможет полностью их забыть.

Когда-то в Кадисе, штат Нью-Йорк, родился сын кузнеца, который по перемене времени преподавал в школе в Огайо и помогал защищать Цинциннати от Кирби Смита.Затем он сражался в Чанселлорсвилле и Геттисберге и, наконец, служил в Бюро Фридмана в Нэшвилле. Здесь в 1866 году он сформировал класс воскресной школы для чернокожих детей, пел с ними и учил их петь. А потом они научили его петь, и когда слава юбилейных песен проникла в душу Джорджа Л. Уайта, он понял, что дело его жизни состоит в том, чтобы позволить этим неграм петь для мира так же, как они пели для него. Так в 1871 году началось паломничество певцов Fisk Jubilee Singers. Они ехали на север, в Цинциннати, — четыре полураздетых черных мальчика и пять девочек-женщин, — во главе с человеком, у которого были цель и цель.Они остановились в Уилберфорсе, старейшей из негритянских школ, где их благословил черный епископ. Затем они отправились, борясь с холодом и голодом, запертыми в отелях и весело глумясь, все дальше на север; и магия их песни всегда волновала сердца, пока взрыв аплодисментов в Конгрегациональном совете в Оберлине не открыл их миру. Они приехали в Нью-Йорк, и Генри Уорд Бичер осмелился их приветствовать, несмотря на то, что столичные ежедневные газеты высмеивали его «негритянских менестрелей». Так их песни завоевали популярность, пока они не запели по земле и по морю, перед королевой и императором, в Шотландии и Ирландии, Голландии и Швейцарии.Семь лет они пели и принесли сто пятьдесят тысяч долларов на основание Университета Фиск.

С тех пор им подражали — иногда хорошо — певцы Хэмптона и Атланты, иногда плохо — разбросанные квартеты. Карикатура снова стремилась испортить причудливую красоту музыки и наполнила воздух множеством испорченных мелодий, которые простолюдины едва ли отличают от настоящих. Но настоящая негритянская народная песня все еще живет в сердцах тех, кто слышал ее в истинном исполнении, и в сердцах негритянского народа.

Что это за песни и что они означают? Я мало разбираюсь в музыке и ничего не могу сказать в технических выражениях, но я кое-что знаю о мужчинах и, зная их, я знаю, что эти песни — членораздельное послание раба миру. Нам рассказывают в эти жадные дни, что жизнь была для черного раба радостной, беззаботной и счастливой. Я легко могу поверить в это от некоторых, от многих. Но не весь прошлый Юг, хотя и восставший из мертвых, может опровергнуть трогательное свидетельство этих песен. Это музыка несчастных людей, детей разочарования; они рассказывают о смерти и страданиях и безмолвном стремлении к истинному миру, о туманных скитаниях и тайных путях.

Песни — это действительно просеивание веков; музыка гораздо древнее слов, и в ней кое-где можно проследить признаки развития. Бабушку моего дедушки два века назад схватил злобный голландский торговец; и, подойдя к долинам Гудзона и Хаусатоника, черная, маленькая и гибкая, она дрожала и сжималась от суровых северных ветров, с тоской смотрела на холмы и часто напевала языческую мелодию ребенку между коленями, так:

До ба – на ко – ба, гэ – не ме, гэ – не ме!
До ба – на ко – ба, гэ – не ме, гэ – не ме!
Бен д– ню – ли, ню – ли, ню – ли, ню – ли, бен д – ле.

Ребенок пел ее своим детям, а они детям своих детей, и так двести лет она дошла до нас, и мы поем ее нашим детям, так же мало, как и наши отцы, зная, что могут означать ее слова, но хорошо зная смысл его музыки.

Это была примитивная африканская музыка; его можно увидеть в более крупной форме в странном пении, возвещающем «Пришествие Иоанна»:

«Вы можете похоронить меня на Востоке,
Вы можете похоронить меня на Западе,
Но я услышу звук трубы в то утро»,

– голос изгнания.

В этом лесу мелодий можно вырвать более или менее десяти мастерских песен — песен несомненного негритянского происхождения и широко распространенных, а также песен, особенно характерных для рабов. Об одном из них я только что упомянул. Еще одна фраза, с которой начинается эта книга, звучит так: «Никто не знает, какую беду я видел». Когда Соединенные Штаты, пораженные внезапной нищетой, отказались выполнить свои обещания земли вольноотпущенникам, бригадный генерал отправился на Морские острова, чтобы сообщить новости. Старуха на краю толпы запела эту песню; вся масса присоединилась к ней, покачиваясь.И солдат заплакал.

Третья песня — это колыбельная песня смерти, которую знают все люди, — «Качайся низко, милая колесница», — чьи такты начинают историю жизни «Александра Краммеля». Затем идет песня многих вод: «Катись, Иордан, катись», могучий хор с минорными каденциями. Было много песен беглеца, вроде той, что открывает «Крылья Аталанты», и более знакомой «Been a- listening». Седьмая — это песня Конца и Начала: «Господи, какая скорбь! когда звезды начнут падать»; штамм этого помещается перед «Рассветом свободы.Песня ощупывания — «Облачен путь мой» — начинается «Смысл прогресса»; девятая — песня этой главы — «Рестлин — Джейкоб, рассветает» — песнь полных надежд раздоров. Последняя эталонная песня — это песня песен — «Укради», — происходящая из «Веры отцов».

Есть много других негритянских народных песен, столь же поразительных и характерных, как эти, как, например, три мелодии в третьей, восьмой и девятой главах; и другие, я уверен, могли бы легко сделать выбор на более научных принципах.Есть также песни, которые кажутся мне на шаг дальше от более примитивных типов: есть лабиринтное попурри «Яркие искры», одна фраза которого возглавляет «Черный пояс»; пасхальная песнь «Прах, прах и пепел»; панихида: «Моя мать улетела домой»; и этот взрыв мелодии, витающий над «Уходом первородного»: «Я надеюсь, что моя мать будет там, в этом прекрасном мире наверху».

Они представляют собой третий шаг в развитии песни рабов, из которых «Ты можешь похоронить меня на Востоке» является первой, а такие песни, как «Марш на» (глава шестая) и «Укради» — вторыми.Первая — это африканская музыка, вторая — афроамериканская, а третья — это смесь негритянской музыки с музыкой, которую можно услышать в приемной стране. Результат по-прежнему отчетливо негритянский, и метод смешения оригинальный, но элементы одновременно негритянские и кавказские. Можно пойти дальше и найти четвертый шаг в этом развитии, когда песни белой Америки испытали явное влияние песен рабов или включали целые фразы негритянской мелодии, такие как «Swanee River» и «Old Black Joe».Параллельно с ростом пошли унижения и подражания — негритянские песни «менестреля», многие гимны «евангелия» и некоторые современные «кунские» песни — масса музыки, в которой новичок может легко потеряться и никогда не найти настоящих негритянских мелодий.

В этих песнях, как я уже сказал, раб говорил с миром. Такое сообщение естественно завуалировано и наполовину артикулировано. Слова и музыка потеряли друг друга, и новые и нелепые фразы смутно понимаемой теологии вытеснили прежнее чувство.Время от времени мы слышим странное слово на неизвестном языке, такое как «Могучий Мио», которое фигурирует как река смерти; чаще легкие слова или пустая болтовня соединяются с необычайно приятной музыкой. Чисто светских песен немного, отчасти потому, что многие из них были превращены в гимны путем изменения слов, отчасти потому, что шалости редко были услышаны незнакомцем, а музыка реже улавливалась. Однако почти из всех песен музыка отчетливо скорбная. Десять основных песен, которые я упомянул, повествуют словами и музыкой о неприятностях и изгнании, о раздорах и укрытиях; они нащупывают некую невидимую силу и вздыхают об отдыхе в Конце.

Оставшиеся нам слова небезынтересны, и, очищенные от явного шлака, они скрывают много подлинной поэзии и смысла под условной теологией и бессмысленной рапсодией. Как и все первобытные люди, раб стоял близко к сердцу Природы. Жизнь была «бурным и бурным морем», подобным коричневой Атлантике Морских островов; «Пустыня» была домом Бога, а «одинокая долина» вела к образу жизни. «Зима скоро кончится», — таков был образ жизни и смерти для тропического воображения.Внезапные дикие грозы юга трепетали и поражали негров, — грохот казался им то «заунывным», то властным:

«Мой Господь зовет меня,
Он зовет меня громом,
Труба звучит в моей душе».

Многословно расписан монотонный труд и разоблачения. Видишь пахарей в жаркой сырой борозде, поющих:

«Там нет дождя, чтобы намочить тебя,
Там нет солнца, чтобы обжечь тебя,
О, давай, верующий,
Я хочу домой.

Согбенный и согбенный старик плачет, с трижды повторенным воплем:

«Господи, сохрани меня от падения»,

и упрекает дьявола сомнения, умеющего шептать:

«Иисус умер, а Бог ушел».

А душевный голод есть, беспокойство дикаря, вопль скитальца, и жалоба заключена в одной маленькой фразе:

Моя душа хочет что-то новое, новое

Над внутренними мыслями рабов и их отношениями друг к другу всегда висела тень страха, так что мы получаем только проблески то здесь, то там, а также у них красноречивые недомолвки и молчания.Поются мать и дитя, но редко отец; беглый и усталый скиталец взывает к жалости и привязанности, но мало сватовства и свадьбы; скалы и горы хорошо известны, но дом неизвестен. Странная смесь любви и беспомощности поет в припеве:

«Вон там мой старый грязевик,
Так долго вилял на холме;
Когда она переправится,
Пойди домой, пройди мимо.
В другом месте звучит крик «сироты» и «Прощай, прощай, мой единственный ребенок.

Песни о любви немногочисленны и делятся на две категории: легкомысленные и легкие и грустные. Глубокой успешной любви — зловещее молчание, и в одной из древнейших из этих песен — глубина истории и смысла:

Бедняжка Ро – сы, бедняжка; Бедная Ро – сы,
бедняжка; Ро – сы разбей мое бедное сердце.
Небеса должны – а – быть моим домом.

Негритянка сказала о песне: «Ее нельзя петь без сердца и беспокойного духа». Здесь поет тот же голос, что и в немецкой народной песне:

«Jetz Geh i’an’s brunele, trink’ aber net.

Смерти негр почти не боялся, но говорил о ней фамильярно и даже ласково, как о простом переходе через воды, а может быть — кто знает? — обратно в свои древние леса. Последующие дни преобразили его фатализм, и среди пыли и грязи труженик запел:

«Прах, прах и пепел летите над моей могилой,
Но Господь унесет мой дух домой».

Вещи, явно заимствованные из окружающего мира, претерпевают характерные изменения, попадая в рот раба.Особенно это касается библейских фраз. «Плачь, о пленная дочь Сиона», причудливо превращается в «Сион, плачь-низко», и колеса Иезекииля вращаются во всех направлениях в мистическом сне раба, пока он не говорит:

«Колесо крутится в моем сердце».

Как и в старые времена, слова этих гимнов были импровизированы каким-то ведущим менестрелем религиозной группы. Однако обстоятельства собрания, ритм песен и ограниченность допустимого мышления ограничивали поэзию по большей части одной или двумя строками, и они редко расширялись до четверостиший или более длинных сказок, хотя есть и немногие. примеры постоянных усилий, в основном пересказы Библии.Меня всегда привлекали три короткие серии стихов — та, что возглавляет эту главу, об одной строке которой Томас Уэнтворт Хиггинсон справедливо сказал: «Мне кажется, никогда, с тех пор как человек впервые жил и страдал, его бесконечное стремление к миру произнес более жалобно». Вторая и третья — описания Страшного суда, одна — поздняя импровизация, с некоторыми следами постороннего влияния:

«О, звезды в стихиях падают,
И луна в кровь капает,
И искупленные Господом возвращаются к Богу,
Да будет благословенно имя Господне.

И другая более ранняя и более домашняя фотография с низменных прибрежных земель:

«Майкл, вытащи лодку на берег,
Тогда ты услышишь трубный рог,
Тогда ты услышишь звук трубы,
Трубный звук мира вокруг,
Трубный звук для богатых и бедных,
Трубный звук Юбилей,
Трубный звук для тебя и меня».

Сквозь всю скорбь Песен Скорби дышит надежда – вера в окончательную справедливость вещей.Незначительные каденции отчаяния часто сменяются триумфом и спокойной уверенностью. Иногда это вера в жизнь, иногда вера в смерть, иногда уверенность в безграничной справедливости в каком-то прекрасном потустороннем мире. Но что бы это ни было, смысл всегда ясен: когда-нибудь и где-нибудь люди будут судить о людях по их душам, а не по их коже. Оправдана ли такая надежда? Песни скорби поют правду?

Безмолвно растущее предположение этого века состоит в том, что испытательный срок рас уже прошел, и что отсталые расы сегодняшнего дня доказали свою неэффективность и не стоят того, чтобы их спасать.Такое предположение есть высокомерие народов, непочтительных ко Времени и невежественных о деяниях людей. Тысячу лет назад такое предположение, вполне возможное, затруднило бы тевтонцу доказательство своего права на жизнь. Две тысячи лет назад такой догматизм, с готовностью приветствовавшийся, развеял бы идею светловолосых рас, когда-либо возглавлявших цивилизацию. Так ужасно неорганизовано социологическое знание, что смысл прогресса, смысл «быстрого» и «медленного» в человеческом действии, пределы человеческого совершенства — завуалированные, безответные сфинксы на берегах науки.Почему Эсхил должен был петь за две тысячи лет до рождения Шекспира? Почему цивилизация процветала в Европе, а в Африке мерцала, пылала и умирала? До тех пор, пока мир безропотно стоит перед такими вопросами, будет ли эта нация провозглашать свое невежество и нечестивые предрассудки, отказывая в свободе возможностей тем, кто принес Песни Скорби к Престолам Могущественных?

Ваша страна? Как он стал твоим? До высадки пилигримов мы были здесь. Здесь мы принесли наши три дара и смешали их с вашими: дар рассказа и песни — мягкой, волнующей мелодии в плохо гармонирующей и немелодичной стране; дар пота и мужества, чтобы победить дикую местность, завоевать землю и заложить основы этой огромной экономической империи на двести лет раньше, чем это могли бы сделать ваши слабые руки; в-третьих, дар Духа. Вокруг нас трижды за сто лет вертелась история земли; из сердца нации мы призвали все лучшее, чтобы задушить и покорить все худшее; огонь и кровь, молитвы и жертвы пролились на этот народ, и они обрели покой только у алтарей Бога Справедливости. Наш дар Духа не был просто пассивным. Активно мы вплелись в самую основу и уток этого народа, мы сражались с их битвами, разделяли их горе, смешивали свою кровь с их кровью и поколение за поколением умоляли упрямый, беспечный народ не пренебрегать Справедливостью, Милосердием, и истину, чтобы народ не был поражен проклятием.Наша песня, наш труд, наше ликование и предостережение были даны этой нации в кровном братстве. Разве эти дары не стоят того, чтобы их дарить? Разве это не труд и стремление? Была бы Америка Америкой без своего негритянского народа?

Так хорошо воспета надежда, воспетая в песнях моих отцов. Если где-то в этом вихре и хаосе вещей обитает Вечное Добро, жалкое, но все же властное, то вскоре в Его доброе время Америка разорвет Завесу и заключенные выйдут на свободу. Свободный, свободный, как солнечный свет, просачивающийся по утрам в эти мои высокие окна, свободный, как вон те свежие молодые голоса, доносящиеся ко мне из пещер из кирпича и известкового раствора внизу, — набухающие от песни, инстинкт жизни, дрожащие высокие частоты и темнеющие басы.Мои дети, мои маленькие дети, поют солнышку, и так они поют:

Поднимем вес – ры путешествие – эль – лер,
Поднимем настроение пу – ры путешествие – эль – лер, Поднимем
подбодряем ны – ры путешествие – эль – лер А –
– долго небо – ан – путь,

И путник опояшется, и обратит лицо свое к Утру, и пойдет своей дорогой.

Устоит ли твой якорь во времена печали?

Дениз Маккиннон | E-E Columnist

Бывало ли в вашей жизни время, когда казалось, что вы просто ошеломлены? Времена, когда кажется, что вы готовы сломаться без видимой причины? Это был последний месяц для меня.Жизнь казалась тяжелой. Это было трудно, и временами мне казалось, что я едва держусь. В остальное время я спокоен и у меня все хорошо. Мне нравится быть счастливым, довольным и умиротворенным, но знаете что? Жизнь полна разных сезонов, а я сейчас просто переживаю трудный период.

Несколько месяцев назад мы с Марком начали проводить курс GriefShare. GriefShare — это видеоучебная программа с рабочими тетрадями, электронными ресурсами и т. д., в которой рассматриваются многие аспекты горя, с которыми мы сталкиваемся после смерти любимого человека.Это действительно солидная программа, и я был рад принять в ней участие. Мой папа умер четыре года назад, и когда начались занятия, я действительно верил, что в значительной степени справился с потерей отца. По ходу занятий я понял, что так много всего произошло за последние четыре года, и дело было не в том, что я перестал горевать, а в том, что моя энергия была потрачена на другие вещи, которые я отложил в сторону.

Отказ от процесса скорби не был преднамеренным, но это произошло. Я заболел, у мамы были проблемы со здоровьем, у меня была новая должность на работе, которая отнимала много сил, в семье появились внуки. Это были напряженные четыре года. Каждый понедельник вечером, когда я приходил помочь руководить классом, я обнаруживал, что части моего сердца, которые все еще не оправились от потери, были обнажены. А то, что осталось, это много боли и печали. И это воняет. Честно говоря, я устал от боли и печали. Я хочу радости и свободы, но вот я здесь.

Могу я рассказать вам кое-что, что я узнаю? Я не одинок. Многие люди проходят через то же самое, что и я. Мы переживаем потерю на многих уровнях и даже переживаем бесправное горе.Это горе, потеря, которая публично не признается, но тем не менее является потерей. Подумайте обо всех потерях, которые мы пережили за последние полтора года, и легко увидеть, как печаль и боль могут оставаться под поверхностью нашей повседневной жизни.

Когда я проверял себя, я признавал, что жизнь сейчас трудна и сложна. Жизнь иногда тяжела, и когда я устаю и измучена, чувства могут казаться больше, чем все остальное, и я могу поверить, что так будет всегда. Правда в том, что времена года приходят и уходят. Каждое утро — это возможность для новой силы и милосердия прийти ко мне. Я напоминаю себе делать то, что удерживает меня в равновесии, например, упражнения, молитвы и молитвы. Я напоминаю себе, что так не будет вечно.

Вы находитесь в очень напряженном сезоне с малышами, на работе или ухаживаете за пожилым родителем, и у вас едва хватает времени, чтобы сходить в туалет? Вы столкнулись с проблемой, которая перевернула ваш мир с ног на голову? Забота о себе может заключаться в том, чтобы принять душ после того, как все улягутся спать, или провести время в машине после того, как дети отправятся в детский сад, на музыку, которая вам нравится, или на подкаст.Может быть, пока этот пожилой родитель дремлет, вы оставляете посуду там, где она стоит, и просто садитесь и тоже отдыхаете. Если вы столкнулись с серьезной ситуацией, возможно, вам нужно поговорить с другом и просто рассказать обо всем.

Вы также можете попросить о помощи. Расскажите своим друзьям и семье, где вы находитесь, и узнайте, могут ли они помочь в этом сезоне. Это нормально просить о том, что вам нужно и чего вы хотите. Это нормально — не справиться со всем самостоятельно. На прошлой неделе я сказал Марку, что мне очень нужно, чтобы он каждый день молился со мной о некоторых ситуациях в нашей жизни.Когда он помолился со мной, и мы вместе обращаемся к Богу по поводу этих нужд, в мое сердце приходит покой.

Сегодня моя мама читала проповедь в церкви моего брата во Флориде. Речь шла об Иисусе как якоре в ее жизни. Есть старый гимн, написанный У.К. Мартин, «Мой якорь держится». В четвертом стихе говорится: «Неприятности почти захлестывают душу; Печаль, как валы, накатывает на меня… Бури затмевают дневной свет; Но во Христе я могу быть смелым, у меня есть якорь, который удержит. » Рассказывая о ситуациях в своей жизни, в которых было действительно трудно ориентироваться, она постоянно возвращалась к вещам, которые помогли ей пережить это, – к вере и семье. Она знала, что источниками ее силы и помощи были Бог и те, кто любил ее и папу. Они были ее якорем в трудную минуту.

С какими трудными ситуациями вы сталкивались? Что вызывает у вас сердечную печаль? Если вы оказались в периоде печали, испытаний или перемен, я надеюсь, что ваши якоря будут крепко держать вас. Обратитесь к окружающим и позвольте им разделить ваше бремя. Если вы человек веры, обратитесь к Богу и попросите Его послать вам помощь.Я надеюсь, что мы с вами будем жить лучше с каждым днем.

Изложение Екклесиаста, или Проповедник

Vers. 3. Печаль лучше смеха, ибо от печали Лика сердце становится лучше.

Печаль (евр. гнев) или скорбь природного Человека под крестом (при котором обиженный, разгневанный, встревоженный, огорченный, как измученный в своей собственной жизни, и отказавший себе в удовольствии в своей прежней свободы вкушения утешительных наслаждений Сынов Человеческих) все это, как бы дурно оно ни казалось, лучше, чем весь его прежний смех, в своем цвете, плодотворности и радости, по-своему и по-своему. сердце.Будучи приведенным в такое состояние тьмы и невежества, в соответствии с этим устроением, чтобы не понимать Божий замысел во всех его изъятиях у Него милостей и плодов Его прежнего присутствия (как плотского жениха, в котором он нашел много мошенничества ∣tent и удовлетворение) однако это несомненная истина, он должен верить, для его собственного утешения; что эта скорбь лучше, чем весь его прежний смех в первом заветном доме пиршеств, когда в нем свеча Господня сияла над его скинией, которую Иов (еще не зная, что за этим последовало) ) желал свежих переживаний; Работа 29.2, -6. Его почитали так, что молодые люди прятались, старики вставали, князья воздерживались от разговоров, а дворяне молчали, когда он появлялся и говорил среди них; эта честь от других и удовлетворение для себя, которые он нашел в мудрости, славе и плодовитости своей просветленной, праведной Природы, породили в нем непрекращающееся желание снова вернуться туда, даже в свой старый дом или состояние. пируют и радуются. О, если бы я был таким, как в прошлые месяцы и т. д. Под крестом вся Его Слава и Лик были так испорчены, что теперь, когда он моложе меня, говорит он, я высмеиваю и т. д.Иов 30. 1. Не видя более превосходной Славы, которая должна была последовать; это был трудный момент, с ним. Павел, когда такой мудрый, сильный и благородный Человек был растерзан таким же суровым наказанием на кресте, глупец, слабый и презренный, увидел ту духовную Славу (да, она была в нем), которая должна открыться (или проявленный в нем и других, при втором пришествии Христа и явлении Сынов Божиих, в видимости духовной святости), с которыми он не считал страдания настоящего времени достойными сравнения. д; ПЗУ.8:18, 19. И здесь Соломон провозглашает преимущество этого удивительного устроения креста, в котором: Страница  318 Христос не только удаляет Своё утешительное присутствие, как плотской Жених, но и обращает Свою руку против Своих Жен и Детей в Первом Завете, придя в образе врага, с евангельским огнём, Мечом и Крестом. , не говоря им ничего, кроме войны и смерти, там. Да, он бежит 〈◊〉〈◊〉, как Великан, с 〈◊〉 силой; ломает их с помощью 〈◊〉 при нарушении; берет их за шею и встряхивает до 〈◊〉; и все это, иногда, без объяснения причин, на что святой может сразу обратить внимание в таком замешательстве; как в случае с Иовом.Иов 16:12, 14 и Иов 2:3 и 9:17. 〈◊〉 чудесные 〈◊〉 и ухищрения Божьей Мудрости оставляют Святых в полной растерянности, пока они не придут посмотреть, как обстоят дела. Но лучше это скорбное состояние, в нем 〈◊〉, 〈◊〉 〈◊〉 возьми, чем весь его прежний смех и 〈◊〉, в доме пира, им 〈◊〉. Христос отнимает меньшую славу Солнца первого Завета, чтобы сиять на Нем в славе 〈◊〉〈◊〉, превосходящей славу, и остается навеки. Сами апостолы были в такой же растерянности и печали, как и Иов, по поводу того, что Христос удалился от них как плотский Жених и Утешитель.Их сердца были sill’d с печалью. Но последующая радость от визитов лучшего Утешителя превзошла все ожидания. Когда Павел с помощью евангельского учения о Кресте заставил коринфян сожалеть, разрушив все их тщетные надежды и ложные убеждения в увядающей славе первозаветной жизни, он не раскаялся, но возрадовался, 〈◊〉 , поскольку эта правильная благочестивая скорбь произвела в них евангельское покаяние ко Спасению, в котором нельзя было раскаиваться; или, что никогда не может быть снова грешно обращено, от; 2 Кор. 7.8, -10. Закон-покаяние, или изменение ума, от развращенной к праведной жизни Природы, они уже испытали прежде, как и он сам, когда он преследовал Евангелие. Но теперь они пришли к счастливому опыту евангельского покаяния; обращение, или поворот ума, от Закона к Евангелию, от жизни и 〈◊〉 Человека к Богу. Письмо, вызвавшее у них сожаление, похоже, было его первым посланием к ним, в котором он показывает тщетность их ложной радости и самонадеянного царствования без него или Христа; да, против обоих; 1 Кор.4. 8. Ни у него, ни у них никогда не было причин раскаиваться в такой справедливой печали, за которой последовало покаяние на всю жизнь. Тем самым они получили не ущерб, а большую пользу. Но, говорит он, мирская печаль производит смерть. Неоправданное наслаждение суетой мира сего располагает к необоснованному мирскому Страница  319 печаль (об утрате их), которая творит смерть. Распятого ума ко всякой мирской, гибнущей суете (высшей или низшей, мистической или буквальной) со скорбью природного Человека и муками смертными на нем, дабы сему труд жизни; или покаяние в жизни.Такая короткая скорбь природного Человека в святом стремится к его вечной радости в духовной жизни. Послушно потеряв собственную жизнь, он находит Божью. По всем этим причинам или основаниям печаль лучше смеха. Соломон приводит еще одну причину этого; ибо от печали Лика сердце становится лучше. Лик естественного Человека, испорченный, обезображенный и почерневший от Креста в глазах человека; тем более благоприятен в этом святой Богу; Не могу 1. 5, 6. Когда Павел был глупым, слабым и презренным, по мнению даже тех, кто был еще мудрым, сильным и благородным, во Христе (что касается плодотворного процветания в жизни первого завета), был ли он действительно мудрым и почтенный в очах Божьих, такой, как похвалил Господь; 1 Кор.4. 10. 2 Кор. 10. 18. Целодуховный Человек в увядающей славе первозавета имеет похвалу Человека. Упавший духом Святой (что касается всего этого) имеет хвалу Божию; Лук. 16. 15. Рим. 2. 29. Одного такого сокрушенного духом Мужа Бог ценит более, чем всех Ангелов и Человеков, в непреклонных превосходствах всего первотворения; Это. 66. 2. Насколько далеки мысли Бога и человека в этом вопросе? Опять же, чем печальнее и испорченнее лицо или лик естественного или ветхого Человека в Святом, находящемся под устроением и дисциплиной Креста, тем лучше его сердце, тем более процветающим, преуспевающим и плодотворным. в духовной жизни.Духовный человек возвышается, а природный распадается и падает. Распад и скорбь ветхого Человека с избытком компенсируются растущей радостью нового. За полной смертью старого немедленно следует полнота духовной жизни в новом. По мере того, как внешний, или естественный, Человек погибает; внутреннее, или духовное, обновляется день ото дня; 2 Кор. 4. 16, -18. Легкая и краткая скорбь первого производит для нас гораздо более преизбыточную и вечную тяжесть Славы во втором; и Рим. 8.18. Настоящим приходит Человек, чтобы избавиться от всякого рабства и заботы о ловушке суеты, временных вещей, наслаждений Сынов Человеческих, и продвинуться в славную свободу Сынов Божьих, чтобы смотреть (и привязываться) только к вещам вечным; вер. 21. Итак, вот, обильные снопы жатвы, которые сеют в слезах своего природного человека, будут пожинать в радости своего духовного; Псал. 126. 6. Распад жизни и Страница  320 слава человека, в первом завете, сопровождаемая увеличением неувядаемой тварной жизни, слава, мудрость и праведность Божья, во втором делает его сердце менее похожим на человеческое, но более по сердцу Бога, с Дэвидом; а так лучше.Неизменно-добрая, только новая жизнь со всеми вещами и непреходящей пищей ее (в Человеке-Христе или Его Святых и последователях) имеет Печать-одобрение Божие, как подразумевается, Ин. 6. 27.